Пробная чаша Д.И. Виноградова. Невская порцелиновая  мануфактура. Около 1747 г.

К этому времени Дмитрий Иванович уже убедился, что «мыловка» для порцелина вовсе не годится. Другое дело — «песчанка», на неё у него все надежды. Но и из одной «песчанки» фарфора не сделать. Виноградов был горным инженером, знал свойства и особенности различных горных пород, не вслепую работал. Стал он проверять те камни, которые считал нужным добавить, раздробив, к глине, чтобы ПОЛУЧИТЬ порцелин.
Винеградов попросил Черкасова прислать на завод два сорта белой глины: из Гжели «песчанку», а ещё одну из под города Оренбурга. И камни просил на завод доставить: кварц, наилучший, самый чистый—из Олонецкой губернии, да алебастр— из—под Казани, да камень самый твёрдый — для жерновов, чтобы кварц и алебастр перемалывать в муку.

Всё нужно было обдумать, до всего самому додуматься.

В одной тетради рядом с описанием опытов записал Дмитрий Иванович и свои невесёлые мысли. Жаловался, что не было рядом с ним человека,
который мог бы ему что-нибудь полезное показать или посоветовать.

Не день, не месяц, а два долгих года продолжал Виноградов ставить
опыты. Оказалось, мало знать, какие глины для порцелина самые хорошие, что к этим глинам нужно добавлять. Необходимо было точно отмерить и отвесить, сколько чего положить в порцелиновое тесто.

И ещё нужно было узнать, когда порцелиновое тесто в печь ставить, когда печь должна быть только тёплой, а когда в ней необходим наибольший жар.

Печь пришлось ставить новую, старая не годилась. В тетрадях Виноградова сохранился рисунок печи, им самим придуманной.

Пришёл день, когда Дмитрий Иванович убедился: недаром столько времени он потратил. Недаром всё, что делал,— записывал. Сейчас он уже
точно знал, сколько, чего и как в порцелиновое тесто положить, как слепить из него чашку или другую посуду, как её обжигать.

И вот последняя проба. Сделана маленькая чашечка. Не высокая. Даже без ручки. Осторожно опустили её В глиняный горшочек-капсулу. Помощники Виноградова развели огонь. Поставили капсулу в печь. Не один час прошёл, пока Виноградов решил, что настало время вынимать из печи его изделие. Вынули, а чашка как огонь горячая. Снова жди, пока охладится. Не хватило у Виноградова терпения, обжигая пальцы, вынул он её из горшочка, чуть дыша поставил на ладонь.

Чашка неказиста. Она покрыта глазурью не чисто белой, а чуть сероватой. И форма у неё самая
простая, обыкновенная.

Виноградов осторожно ударяет по ней ногтем. В избе раздаётся чуть слышный звон. Точно зазвенел маленький колокольчик.

Дмитрий Иванович осторожно сжимает пальцами чашку и так на неё смотрит, точно во всём
свете не найти посуды лучше и краше. Ведь в его руках первая фарфоровая посудинка, сделанная
в России, его изобретение, его труд!

Возвратясь из Москвы, в первое время Гунгер и Виноградов вместе думали и решили, что им на порцелиновом заводе нужно устроить и построить.
Гунгер говорил Виноградову, что до приезда в Россию он побывал во многих странах, на многих заводах, а потому знает, что и как на петербургском заводе нужно сделать. Но о том, как и из чего делают порцелин, он не рассказывал. А спросит его Дмитрий Иванович, Гунгер от ответа увиливает, о другом заводит речь. Когда же Гунгер начал готовить первые пробы порцелинового теста, то всё норовил сделать сам и только сам, без Виноградова.

«Видно, не хочет он мне свои секреты открыть. Что ж, придётся самому искать их разгадку»,— решил Виноградов.
Недаром было у Дмитрия Ивановича много книг. Стал он их читать. Всё, что могло пригодиться для порцелинового дела, выписывал в тетрадки, одно прочитанное сравнивал с другим, одну запись с другой. Записи приходилось делать на смеси латинского, немецкого, древнееврейского и других языков, чтобы рецепт фарфора оставался в строжайшем секрете. А потом начал ставить опыты, пробовать глины, в первую очередь, привезённые из Гжели «мыловку» и «песчанку». Стал подбирать глину, из которой можно сделать капсулы, чтобы в них посуду обжигать.

У Гунгера между тем дело не ладилось. Когда наконец слепил он первую посудину и обжёг её в печи, она оказалась совсем не фарфоровой, на фарфор даже не похожей. Обычный глиняный горшок.
Так прошло два года. Гунгер не продвинулся в работе, всё у него одни неудачи, и всегда выходило, что по чужой вине.
— Глины у вас плохие‚-жаловался он Черкасову,— дрова для обжига никудышные, а все люди ленивые, бестолковые.
Надоело Черкасову ждать обещанный порцелин. Понял он, что Гунгер не мастер, а обманщик, и прогнал его с завода. Старшим над всеми работами остался Виноградов.

В то время в Москве жил купец Афанасий Кириллович Гребенщиков. Было у него трое сыновей—Пётр, Андрей и Иван. Собрал он их однажды и говорит:
— Глина—товар дешёвый, а хорошая посуда из глины, к примеру фаянсовая—её больше из
чужих стран привозят,—дорогой товар. 0 порцелине и говорить нечего, чуть не на вес золота продаётся. Выгодное это дело…

Сыновья сообразили, что их отец задумал, и спрашивают:

— А где же нам, батюшка, ваять такую глину, чтобы из неё хорошая посуда получалась? Аль такое место знаете?

— Не знал бы, не говорил. Недалеко от Москвы, в Гжельском уезде, есть замечательные белые глины. Одна, что посуше, называется «песчанкой», другая, пожирнее— «мыловкой». Сказынали мне люди, что из этих глин особенный кирпич делают, даже для печей в царском дворце. И посуда из неё получается. Совсем даже не плохая. Простая, конечно. А мы попробуем получше сделать.

Прошло немного времени, и Гребенщиковы, отец с сыновьями, построили в Москве небольшой
заводик, стали на нём делать фаянсовую посуду:
красивые тарелки, миски и кружки, расписанные особенным узором. Гребенщиковы сами этот узор
придумали. Правда, тяжеловата была их посуда, стенки у неё были толстые, да что поделаешь—
фаянс. Тем не менее люди её охотно покупали, немалые деньги за неё платили.

Периодом расцвета завода Гребенщикова принято считать 50-е гг. XVIII века. Производство просуществовало до 1773 года – в этот год завод прекратил свое существование, так как не мог больше конкурировать с майоликой заводов Гжели XVIII века.

Клейма Гребенщикова:

стоящие рядом большие синие буквы «М», «Ф» и букву «А», соединенную с буквой «Г».

Стал Афанасий Кириллович с сыновьями, как говорится, жить да поживать, добра наживать. Только младший, Иван, никак не успокоится. Целыми днями пропадает на заводе. Мечтает научиться делать порцелин. Всё с глиняным тестом возится, ни о чём другом и не думает.
— Да брось ты, Ванюша, блажить‚— не раз говорил ему отец.— Сам видишь, порцелиновое дело не нашего ума.

Но не мог Иван отказаться от своей мечты. Как сказочную Жар—птицу, искал разгадку китайского и саксонского секретов.

К Афанасию Кирилловичу Гребенщикову и послал Черкасов Гунгера и Виноградова. Чтобы посмотрели они гжельские глины, чтобы узнали, можно ли из них делать порцелин.
Приехали, познакомились. Виноградов вежливо Гребенщиковых расспрашивает, интересуется, как, что и из чего они делают.

Афанасий Кириллович повёз гостей в места, где копали глину. Иван попросился с ними поехать. Интересно ему было посмотреть на человека, который постиг секрет изготовления порцелина.

Дмитрий Иванович взял на пробу немного «мыловки», немного «песчанки». А Гунгер, какую бы глину ему ни показывали, только отмахивался: дескать, не годится. Наконец приказал, чтобы ему на завод отправили «мыловку».

Видя, как Гунгер важничает, Иван Гребенщиков даже оробел.

—— Видно, знатный мастер—шепчет отцу,— сразу заметно, что он всё знает о порцелине.

В нашей стране много красивых городов, и один из красивейших— Петербург. С каждым годом город растёт, расширяется. И сейчас, понятно, во много раз больше, чем был тогда, когда началась история русского фарфора. Например, если доехать в метро до станции «Ломоносовская», попадёшь
в ту часть, где в прошлом не было никакого города, только лес да вокруг него заболоченные луга и топи.
Лишь в одном месте, на берегу Невы, виднелись старые, деревянные постройки с дырявыми крышами и подслеповатыми оконцами.

Это был кирпичный завод. Черкасов решил использовать его, чтобы не тратить время на постройку нового, порцелинового завода. Авось там найдутся и подходящие печи для обжига порцелина, и люди, умеющие обращаться с глиной.

Стали ждать приезда Гунгера. А покуда он ехал, Черкасов надумал подыскать ему помощника. Не приезжего, а своего, русского. Чтобы он знал толк в глинах и разных камнях, а у Гунгера получился, перенял его мастерство.

Где такого найти?

Обратился Черкасов к управляющему всеми горными делами, объяснил, кто и для чего ему нужен. А тот отвечает:

— Есть у меня нужный человек: Виноградов Дмитрий Иванович. Он и в Москве, и в Петербурге учился, а потом три года за границей горное дело изучал. Мы его в горные инженеры определили.

— А хорошо он в своём деле разбирается?
— Сколько я знаю людей, даже тех, кого мы из-за границы приглашаем, так ни один из них Виноградова не превзошёл в горной науке. В этом деле ему равных нет.

Виноградов приехал на будущий порцелиновый завод. Ему отвели комнатушку в одном из домиков. Комнатушка была холодная, на стенах проступали пятна сырости.

Виноградов выбрал стену посуше и возле неё сложил свои книги. Книг у него было много. Не только на русском, но и на английском, французском, немецком языках и даже на латинском.

Стояла зима, и Дмитрий Иванович, закутавшись в шинель,прогуливался, не замечая мороза.
Он думал о том времени, когда тут зашумит жизнь, а холодные строения обогреет жар печей, в которых Гунгер и он будут обжигать прекрасную порцелиновую посуду.

С нетерпением ждал он встречи с известным мастером, у которого надеялся многому научиться.
Наконец прикатил долгожданный гость. Он едва кивнул Виноградову и тут же начал ворчать по поводу того, что завод в глуши, что жить ему в какой-то хибаре, а не в красивом каменном доме.

А через несколько дней Черкасов велел Гунгеру и Виноградову не мешкая ехать в Москву.

Всё на свете имеет своё начало. История русского фарфора, который когда—то назывался в России порцелином, началась больше двухсот пятидесяти лет назад.
В нашу страну фарфоровую посуду привозили и раньше. Совсем давно—из Китая, позже—из Саксонии. Стоила эта посуда так дорого, что покупали её чаще всего только для царского стола.

Русской царице Елизавете очень хотелось иметь свой порцелин. Как-то получила она в подарок от саксонского курфюрста фарфоровый сервиз. Вместо того, чтобы обрадоваться, царица рассердилась.

—— Почему в Саксонии есть порцелин не хуже китайского, а у меня нет?—говорит она своему приближённому, барону Черкасову.— Ни в чём не хочу уступать саксонскому курфюрсту. Повелеваю немедленно построить порцелиновый завод! А тебе, барон, за него ответ держать.

Был Черкасов человек не глупый, и царица часто поручала ему разные важные дела. А так как превыше всего Черкасов ценил почести и царские награды, он во всём и всегда старался угодить Елизавете, все её желания как можно быстрее выполнить.
Но тут и он призадумался Слыханное ли дело, в два счёта построить такой завод, когда никто толком не знает, из чего делают порцелин.

Приказал Черкасов всем русским послам, которые по своей посольской должности находились в разных странах, искать там людей, знающих порцелиновое дело.

Вскоре один посол доложил Черкасову, что нашёл за границей большого Мастера, некоего Конрада Гунгера, который уверяет, будто бы дружил и даже работал с самим Бетгером и знает все его
тайны. Только за своё умение требует большие деньги.

А как его проверить‚ правду ли он говорит? И Черкасов, долго не раздумывая, послал Гунгеру приглашение приехать в Россию.

  Итак, в 1744 г. был приглашен в Россию «порцелинного дела мастер» Христоф Конрад Гунгер, уроженец Тюрингии. Живя в Дрездене» он подружился с Бетгером — одним из изобретателей саксонского фарфора, работавшим на Мейсенском фарфоровом заводе. Встречаясь с Бетгором, Гунгер получил от него какие-то сведения о фарфоре и стал выдавать себя за «арканиста» (человека, знающего тайну), знатока фарфорового и фаянсового дела, хотя на самом деле он был посредственным позолотчиком. Есть даже  сведения о том, что с 1720 по 1724 г. Гунгер работал на фарфоровом заводе в Венеции; работа на заводе велась на массе, украденной Гунгером в Мейсене.

Первая фарфоровая посуда, сделанная Бетгером, была тёмно—красного цвета. На тёмной поверхности краска плохо видна,поэтому посуду не расписывали.

Её украшали разными узорами, похожими на те, которые серебряных дел мастера делали на серебряной посуде.
Вырезанные по блестящей глазури, матовые сеточки, квадратики, виньетки были и без разрисовки достаточно хороши. А на ручках чашек к тому же часто красовались лепные листочки и веточки.
У Августа Сильного была большая коллекция китайской фарфоровой посуды. И когда Бетгеру удалось сделать белый фарфор, первое время его расписывали теми же красками и теми же рисунками, какие были на китайской посуде. Кроме рисунков, посуду украшали лепные фарфоровые цветы, целые букеты и даже гирлянды цветов.

Иногда посуду оправляли в серебро и золото, а в серединку фарфорового цветка вставлялись драгоценные камни. Такая посуда стоила очень дорого. Делали В Саксонии и другие предметы из фарфора: подсвечники, люстры, статуэтки также богато украшен ные лепными цветами.
Фарфоровые статуэтки чаще всего изображали нарядно разодетых дам и кавалеров. В те времена люди одевались совсем не так, как сейчас. Широкие юбки обшивали кружевными оборками, на платья Цепляли множество бантов, лент и цветов. Кружева и ленты украшали не только женские, но и мужские костюмы. Какая же это тонкая работа —сделать на небольшой статуэтке фарфоровое кружево, завязать замысловатый фарфоровый бант!

Чтобы пополнить казну саксонских курфюрстов, фарфор продавали. Его охотно покупали те, у кого было достаточно денег. Богатые дворяне и купцы спешили украсить свои дома изделиями из модного фарфора. Некоторые даже специально заказывали чашки и вазы со своими портретами.

Всё меняется. И со временем фигурки красавиц и красавцев в нарядных праздничных костюмах стали надоедать покупателям. Тогда на заводе начали изготавливать статуэтки, изображавшие простых людей в простом рабочем платье.

Известна, например, сделанная более ста лет назад фарфоровая фигурка медника. На его простом кафтане нет ни кружев, ни лент. В одной руке он держит небольшой молоток, в другой—медную кастрюлю. У его ног— медный чайник. Конечно, и кастрюля и чайник—фарфоровые, но раскрашены они так, что кажутся действительно сделанными из меди.
Саксонский фарфоровый завод существует и сейчас. И его изделия по-прежнему известны во всём мире. Во всём мире известно и имя создателя первого европейского фарфора — Иоганна Бетгера.